Чем кончается Родина?

Продолжаем отмечать знаменательные даты в нашем краеведеческом музее. Сегодня исполняется ровно 40 лет с тех пор, как я услышал фамилию Пеньковский.

3 сентября 1974 года был обычным днем, почему я его запомнил, потому что это был второй день моего первого курса. Первый день была сплошная суета, а на второй день я стал оглядываться вокруг и различать отдельные краски и лица. Первым лицом этого дня оказался проректор по режиму нашего института.

Так как эти записи пишутся как для себя, так и для подрастающего поколения будет уместным упомянуть замечательное и многозначное слово "режим", которое коротким но убедительным стежком прошивало разнородные и развалившиеся бы без него социальные страты. Во-первых, был обычный режим дня. Он присутствовал ежечасно в виде утренней гимнастики, обливания холодной водой, построения на пионерскую линейку и прочих этапов большого пути. Но был и более строгий и внушительный режим воплощенный в режимных предприятиях, колониях строго режима и вот в этих самых заведующих, проректорах и прочих начальниках и хранителях культа этого самого режима. Режимный круг элегантно замкнулся в детской поликлинике в Проточном переулке, куда я водил своего маленького сына. Там был "Уголок здорового ребенка", украшенный огромным плакатом, изображавшим здорового ребенка. Ребенка держал на руках отец, в роли которого снялся незабвенный Александр "Находчивый" Масляков. Плакат увенчивала двусмысленная надпись "Я живу по режиму!", не уточнявшая кто и по какому режиму живет. Меня подмывало украсть его и повесить на двери начальника первого отдела, но уже накопленный к тому времени кое-какой житейский опыт удерживал меня от этого эмоционального поступка.

Да, так вот. В расписании первого курса второго дня третьей парой стояла лекция-встреча с тем самым проректором по режиму. Фамилию я уже не помню, да это и не очень важно. Видевшие проректоров по режиму его сразу узнают, а не видевшим ни образ ни фамилия ничего не скажут.

Нам было все в новинку, пока пару сотен студентов рассаживались в аудитории, мне кто-то на ухо шепнул, что этот проректор участвовал в поимке Пеньковского. Я спросил, кто это такой. На что мне покрутили пальцем у виска. Мне было стыдно снова спрашивать, но так как мне шепнули об этом раз пять, я уже с видом знатока кивал, а к началу лекции успел сложить из разрозненных комментариев некую картину, в которой Пеньковский оказался сотрудником Внешторга, выдавшим во время международных переговоров вилку в закупочных ценах. Чем нанес непоправимый ущерб и был наказан. Эту версию мне изложил староста нашей группы, человек, умудренный армией и общением с режимными кругами.

Встреча началась с лекции о международном положении, враждебном окружении, гонке вооружений и прочими привычными нам тогда реалиями. Потом лектор тяжело вздохнул, попросил закрыть двери аудитории и доверительно прошептал нам своим пропитым голосом, что мы теперь студенты-первокурсники режимного института (режимными бывают не только колонии!) и нам можно рассказать то, что знают далеко не все.

Далее в течение получаса рассказывалось о предателе-отщепенце Пеньковском, который попал в поле зрения наших органов уже довольно давно. Не брали его потому, что хотели выяснить всего его связи, но ущерб своей предательской деятельностью он нанес огромный. Ни деятельности, ни размеров ущерба нам не сообщили по-видимому ввиду малости лет. Но настал день, когда эту деятельность надо было пресечь и вот стоящему перед вами человеку была доверена эта важная задача.

Выяснилось, что Пеньковский был жалким и жадным до денег людишкой. На все серебреники он покупал себе за границей джинсы, спиртное и золотые украшения. Но кульминацией был его образ жизни. Оказывается он жил один в двухкомнатной квартире! А когда к нему пришли, что бы вы думали, они обнаружили во второй комнате?! Там не было почти никакой мебели! А на полу от стенки до стенки - только представьте себе! - была модель железной дороги! И она работала!

Такой глубины падения мы представить себе не могли и, начиная с задних рядов, по аудитории стала прокатываться волна возмущения в виде сдавленных криков, проклятий и неприличных восклицаний. Лектор выдержал паузу и закончил встречу мрачным и кратким упоминанием о настигшей мерзавца справедливой каре - высшей мере наказания. После чего нам было сказано, что мы все свободны.

Из аудитории мы выходили потрясенными. Эту лекцию, слово в слово, наш проректор читал каждый год, я помню, как курсе на пятом я с какого-то перепою заглянул в аудиторию и, услышав опять про железную дорогу, почему-то вспомнил Сергея Лазо.

До перестройки, когда я узнал всю правду о Пеньковском, прочел незабвенный "Ледокол" "Аквариум" и содрогнулся, оставалось больше десяти лет.